Как известно, все крупные монастыри всегда строились в труднодоступных и удаленных от городов местах, чтобы суета мирская не отвлекала принявших постриг от молитвы и поста. Валаам, к примеру, находился на небольшом острове в Ладожском озере, причем на этот остров можно попасть только из Приозерска на монастырском корабле. К Оптиной пустыни вообще не проложено автомобильных дорог, добраться можно только пешком. Не исключение и Береза. Ближайший центр цивилизации на момент строительства монастыря находился в нескольких десятках километров, в Ружанах (дворец Сапеги). Поэтому неудивительно, что сегодня ученые мужи занимаются изучением мизера, оставшегося от Новогрудка, начисто забыв о Березе. Еще одним фактом малоизвестности Березовской обители является то, что вплоть до 19 века о ней не было слышно решительным образом ничего. Монахи затворились в буквальном смысле этого слова, монастырь существовал как отдельное государство, не имея никаких контактов с миром.
Был монастырь, но никто о нем не знал. Не стало его, никто о нем не вспоминает. Между тем вспоминать есть о чем.

История того, как в Беларуси (тогда — Великом княжестве Литовском) появился монас­тырь картузианского Ордена действительно напоминает сказку. Дело в том, что картузианский монашеский Орден — самый древний и строгий на планете. Он был образован в 1084 году св. Бруноном в пус­тыни Шартоз (Сайиаа) в гор­ной местности возле Гренобля. Устав Ордена, утвержденный Римом в 1170 году, до сих пор считается самым жестким сре­ди всех существовавших като­лических орденов. Как и в боль­шинстве орденов; монахи-картузианцы делились на два вида — «дилетанты» (ляики) и зат­ворники (законники). Несмот­ря на то, что «дилетанты» при­нимали монашеский постриг, их жизнь в обители не была связана с серьезными испыта­ниями: им дозволялось об­щаться между собой, жить вме­сте, заниматься ремесленниче­ством, быть экономами в дерев­нях. Как следствие вольности — запрет на участие в церемо­нии посвящения. Жизнь мона­хов-законников представляла из себя натуральное заключе­ние. И можно только восхи­щаться верой людей, способ­ных идти на такие лишения. В момент пострига они давали обеты затворничества и мол­чания, после чего должны были  провести  всю  свою жизнь в закрытой келье, вдали не только от мира, но и от бра­тии. Пищу готовили сами, а продукты им передавали через нишу с двумя поворотами так, чтобы затворники не видели даже рук прислуги, тем самым не нарушая данных обетов. При этом до конца дней своих они не могли сказать ни слова — дни проводили в молитве, чтении теологических тек­стов, размышлениях и перепи­сывании   книг.   Последнее было обязательным  даже пос­ле  изобретения  печатного станка.   Монахи-законники как будто понимали, что цен­ность слова, написанного от руки, во много раз выше цен­ности того, что напечатано мертвым станком. И еще. Их одеяния были не черными, а белыми.
А теперь вернемся к Белару­си.  В середине XVI века над Европой  пролетела легенда о сказочном месте исцеления слепого сына князя Казимира Льва Сапеги. Правду или нет говорила молва об исцеляющих силах родников и лесов Березовщины, однако в 1648 году по приказу князя Казимира Сапеги, четвертым сы­ном Льва Сапеги, был заложен величественный монастырь – двойник монастыря Святого Бернарда в Альпах. Казимир отличался набожностью, за которую, кстати, получил лично от Папы Римского титул князя священной Римской империи.
 Желание Сапеги построить монастырь было настолько велико, что он заявил предста­вителям Ордена о готовности выкупить землю в любом месте Европы за любые деньги! Те, однако, согласились сокра­тить расходы белорусского магната и дали разрешение построить монастырь на зем­лях, принадлежавших Сапе­гам, возле посе­ления Береза. По другой легенде, та­кое решение приняли прежде всего потому, что на этом ме­сте было явление деревянного креста с распятым на нем Спа­сителем. И вот здесь Казимир Сапега вновь поразил всех. Объем пожертвований этого набож­ного человека на строитель­ство монастыря был не просто, большим, он был огромным.  Десять тысяч злотых червонным золотом — такой вклад внес Казимир в культурное «религиозное» раз­витие своих земель. Этих де­нег хватило на строительство настоящего государства в государстве. Из Италии был вы­писан  скульптор,   который вместе с идеями Возрождения привез в далекую от эстети­ческих революций Беларусь божественное барокко. За сорок лет строительства (принято считать, что оно завершилось в 1689 году) был возведен целый город с двумя линиями стен, внутренним двором, садом, огромным кос­телом и даже искусственным прудиком. Причем характер­ной особенностью этого места было то, что оно было хорошо укреплено и в то же время рос­кошно выглядело. Барокко со­четалось здесь с элементами романского стиля, многочис­ленные вензеля и колонны — с основательной толщиной стен, способных выдержать прямое попадание из пушки. Сам Сапега рядом с костелом выстроил себе дом, куда они с семьей иногда приезжали. Однако жить постоянно в Березе Сапега не пожелал: роскошный дворец в Ружанах, через территорию которых проходил Виленский тракт, был более удобным для князя, который вел активную торговую деятельность.  Меценат не дожил до счастливого момента открытия монастыря – он умер в 1656 году, так и не увидев свое грандиозное детище.
Совершенствование внут­реннего устройства монасты­ря продолжалось вплоть до XVIII века. Росписью стен, лепниной занимались как при­глашенные художники, так и сами монахи. Наибольшее внимание уделялось украше­нию костела (считалось, что живущие в аскезе затворники не нуждаются в ублажении взоров). Художника Харлинского за счет березовского мо­настыря даже отправили на стажировку в Италию — по­учиться у великих возрожденцев. Надо полагать, внешнему виду костела уделялось первастепенное значение прежде всего потому, что он был лю­бимым детищем Сапеги,  Внешний вид монастыря был настолько совершенным, что один приехав­ший из-за границы паломник не смог удержаться от репли­ки в своем дневнике: «По сво­ему великолепию ничего по­добного не было в нашей рей­нской провинции». И непонят­но, то ли этот человек из рей­нской провинции не видел Кельнского собора, то ли дей­ствительно посчитал, что эта обитель превосходит своей красотой кельнское чудо.

Итак, с 1689 года вся жизнь в местечке подчинилась новым хозяевам – монахам-французам. Окруженный рвом с водой, монастырь хранил в себе неведомую, неразгаданную тайну. В лабиринтах галерей, в тиши аскетических келий жили люди, чуждые здешним обычаям жизни. Обычно в обители находилось четырнадцать-шестнадцать монахов. Никто и никогда не видел отшельников, которые полностью посвятили себя посту и молитвам, отказавшись от радостей земной жизни. Устав монашеского ордена картузианцев очень строг. Именно поэтому из каждой кельи существовал отдельный выход в сад, где монахи гуляли в одиночестве, не встречаясь даже друг с другом.
Поражали в жизни монастыря не только строгие посты и молитвы, но прежде всего хозяйственная деятельность монахов, на которых работало около двух тысяч человек – жителей Березы. Нужно отметить, что  французы не старались наладить каких-либо связей с местными крестьянами и ремесленниками, кроме хозяйственных. Им было достаточно того, что местечко полностью подчинялось и принадлежало монастырю. 
На территории самого монастыря кипела бурная хозяйственная жизнь.
Пивоварни, в которых изготавливали пиво и даже вино. В мастерских было на широкую ногу поставлено производство черепицы. А в собственной мыловарне варили мыло. Монахи носили белье, сшитое своими же портными. Здесь же работал бондарь, столяр, каретник, стекольщик, кузнец, печник. На собственных мельницах работали 3 мельника с помощниками. За лошадьми ухаживали конюхи и кучеры.
В саду было выкопано два пруда. В одном из них, который назывался «ракоўня» разводили огромных раков. Дно и стенки другого были выложены мрамором, а вода туда подавалась то трубам. В этом пруду монахи разводили не кого-нибудь, а черепах. Создав своеобразную ферму, картузианцы смогли акклиматизировать этих животных на нашей земле. Мясо черепах употребляли в пищу (монахи, кстати, очень ценили этот деликатес). Вообще, кухня, несмотря на долгие посты, была достаточно разнообразной: поваров было двое – один для приготовления постной пищи, другой – скоромной.
Но, наверное, самым экзотическим местом в монастыре была оранжерея, где выращивали  мириады цветов, а также инжир и ананасы. Необычно звучали и наказания для провинившихся младших монахов: им предписывалась обработка виноградника в специальном павильоне, работать в розариуме.
Монастырь богател с каждым годом. Отшельники-странники превращались в могущественных магнатов, богатейших землевладельцев, защищенных от посягательств на их собственность католической церковью. Немалое значение в Речи Посполитой имело и покровительство семьи Сапег.

Монастырь погибал долго и тяжело. 1772 год принес огромные перемены – раздел Речи Посполитой  покончил с могуществом польских и литовских князей. Ничего не могла поделать и католическая церковь – монастырь ордена картузианцев становится собственностью Российской империи. Монахи, сыто и привольно жившие при Сапегах, утратили свою власть и привилегии. Теперь власть имущие были добрыми покровителями и меценатами, а врагами, против которых французы роптали. Возмездие не заставило себя ждать – монастырь, просуществовавший более 150 лет, был закрыт, а монахи изгнаны с территории империи. Официальной причиной закрытия стало участие нескольких послушников в восстании 1831 года против царской власти. На самом же деле  русскому царю совершенно ни к чему был столь прочный оплот границ Империи.   Уже 10 июля 1831 года российские власти издали распоряжение о конфискации имущества Ордена. Монахов распредели­ли по другим обителям, ко­стел был преобразован в парафиальный, а в кельях размес­тился штаб российского пе­хотного полка. Этим «вклад» россиян в средневеко­вую белорусскую религиоз­ную культуру не ограничился. Так бы и стоял монастырь вместе с домом князя Сапеги заброшенным в своем первоначальном состоянии, если бы в 1866 году на постой в Березу не пришли несколько полков русской армии, которым негде было ночевать.   За них планировалось сорвать солидный куш. Больше всего пришлось повозиться с поиском испол­нителей этого распоряжения. Среди местных жителей не могли найти добровольцев очень долго. Люди помнили о том, что когда-то над огромными дверьми костела на мраморной доске висела надпись на латыни. Это было страшное проклятие мецената Сапеги, адресованное тем, кто осмелится разрушить храм и прилегающий к нему костел. Но подлецов хватало, причем подлецов, исполнительных. Некто служебный техник Ко­зырев таким рвением взялся за дело, что разрушил не толь­ко монастырский костел, но и деревянную капличку (то ли по ошибке, то ли воспринял приказ буквально: «мочить» все католическое).
Именно тогда были   построены казармы для солдат,  из прекрасного красного кирпича. Которые в народе до сих пор называют Красными.
Судьба Красных казарм символична. Из истории известно, что в 1934 году в казармах открылся концлагерь «Береза-Картузска». Словно и в самом деле сбылось страшное проклятие картузиануев. Это бы прообраз нацистских Освенцима и Майданека. После освобождения Западной Белоруссии в 1939 году вместо польского концлагеря там разместился концлагерь советский, а в годы войны – нацистский. Красный и без того камень был обагрен кровью десятков тысяч людей.
 А чтобы уж вообще никаких воспоми­наний о костеле не осталось, Картуз-Березу было велено переименовать в Казенную Березу. Название, правда, не прижилось.